Интервью с Дмитрием Бережковым
Перевод опубликован 18 Марта 2020 13:16 GMT
На полуострове Ямал находятся одни из крупнейших известных залежей природного газа на планете. Этот отдалённый полуостров российской Арктики простирается на 700 километров в Карское море, и теперь несколько трубопроводов, морских газовых месторождений и терминалов сжиженного природного газа (СПГ) сделали его своим домом. Десятки миллионов кубометров природного газа привлекли российские государственные газовые компании и несколько международных инвесторов; в 2008 году «Газпром» объявил о проекте «Ямал», который должен «разморозить» потенциал газовой отрасли в регионе.
Ямал также является домом для 15 000 человек, 10 000 из которых — ненецкие оленеводы.
Активисты по защите прав коренных народов обеспокоены тем, что эта крупномасштабная добыча энергии может означать для ненцев и других коренных народов российского Крайнего Севера. Дмитрий Бережков, из народности ительменов Камчатского полуострова, — бывший вице-президент Ассоциации коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации (АКМНСС и ДВ РФ), базирующейся в Москве общественной организации. Бережков рассказывает, что на него в столице оказали давление российские службы безопасности, пытаясь добиться признания, что АКМНСС и ДВ РФ угрожает интересам государства. Бережков переехал в Норвегию, чтобы продолжить свою деятельность, однако в 2013 году был арестован норвежской полицией после заседания Всемирной конференции коренных народов. Арест был произведён на основании запроса об экстрадиции от генерального прокурора России, который обвинил активиста в мошенничестве. В конце концов норвежский суд постановил, что в основе запроса лежит политическая мотивация, а потому Бережков получил убежище в Норвегии. Активист живет там и по сей день, руководя НПО «Арктик Консалт».
АКМНСС и ДВ РФ по-прежнему действует в России, хотя появлялись сообщения о политическом давлении на организацию. С 2012 года АКМНСС и ДВ РФ сталкивается с притеснениями со стороны властей и требованиями о закрытии [анг], а в прошлом месяце Министерство юстиции России ликвидировало Центр содействия коренным малочисленным народам Севера, проект, созданию которого помогала АКМНСС и ДВ РФ. Причиной послужили связи «иностранного агента» с канадскими организациями защиты прав коренных народов. Павел Суляндзига, активный защитник прав коренных народов из общины удэгейцев и многообещающий кандидат на пост вице-президента АКМНСС и ДВ РФ, бежал из России в США в 2017 году в поисках политического убежища. Офисы АКМНСС и ДВ РФ в регионах были закрыты, организация была объявлена «иностранным агентом», а её доноры — «нежелательными организациями».
Я побеседовал с Бережковым о последствиях эксплуатации природного газа для коренных народов на севере России. Интервью было сокращено и отредактировано.
Максим Эдвардс (МЭ): Что ждет коренное население полуострова Ямал в будущем?
Дмитрий Бережков (ДБ): Разрабатываются новые газовые месторождения дальше к северу и востоку полуострова, а также к другой стороне Обской губы. Газопроводная сеть похожа на осьминога, она простирает свои щупальца по всей земле. И для строительства каждого трубопровода, каждой дороги они отнимают очередной участок земли у оленеводов. Пока оленеводы пытаются использовать оставшуюся часть земли, но это означает, что стада могут стать меньше, и представителям коренных народов приходится конкурировать друг с другом за пастбища.
Проблема усугубляется постепенно, становясь хуже от года к году. Это как игра в шахматы: компании строят трубопровод — оленеводы переходят на другое место. Рост инфраструктуры приводит к тому, что оленеводам приходится искать новые места для выпаса, а если таковых не оказывается — увеличивается нагрузка на уже имеющиеся пастбища. Например, стада едят ягель, и рост конкуренции означает, что ягеля остаётся всё меньше. Меньше пищи — минимизация оленьего стада и забой животных, которых просто нечем кормить. Либо правительство спонсирует программу по уничтожению северных оленей, либо стада просто вымрут от голода. Я не знаю. Но думаю, что в течение одного-двух следующих десятилетий на Ямале погибнет множество северных оленей. Больше коренных народов переместится жить в деревни, что приведёт к росту социальных заболеваний, алкоголизму и прочим подобным вещам. Сообщество утратит язык и традиции. Думаю, что это их будущее.
МЭ: Мне кажется, что речь идет не только о сохранении традиционного образа жизни, но и о правах коренных народов как граждан. Например, многие из этих областей находятся под защитой; могут ли ненцы сказать «нет», когда на их земле строится трубопровод? Их спрашивают?
ДБ: Есть попытки организовать всё это на региональном уровне. Например, есть союз оленеводов. Проблема в том, что все эти организации и их лидеры находятся под сильным влиянием и контролем государства и нефтегазовых компаний. Они с удовольствием организуют фестивали, оленеводческие праздники, спортивные, культурные и языковые мероприятия. Но если появляется конфликт интересов между оленеводами и нефтегазовой промышленностью, практика показывает, что эти организации не могут защитить и не защищают интересов коренного населения. И ненцам сложно организовываться, учитывая огромные территории, на которых они живут. Они кочевники. Ненцы следуют за стадами, могут проходить сотни километров каждые несколько дней.
Образ жизни побуждает их держаться прежде всего клановых и семейных связей. Иногда встречаются несколько десятков человек, но они не могут держаться вместе толпой, потому что их стада съедят всю еду вокруг. Северным оленям нужно много свободной территории, чтобы выжить.
МЭ: Как местные жители реагируют на эти изменения?
ДБ: В марте прошлого года ряд ненцев провели собрание племен для обсуждения важных вопросов, а также некоторых политических дискуссий. Но затем руководитель районного отделения одной из этих общественных организаций, которые я бы назвал проправительственными, написал письмо в полицию, в котором говорилось, что встреча противоречит российскому законодательству, поскольку проводилась без предварительного разрешения. Забавно, что Путин часто говорит, что протесты беспокоят окружающих — пассажиров, машины, и так далее, — поэтому вам необходимо согласовывать свои действия с властями заранее. Но эта встреча проходила в тундре, где вокруг — никого на километры и километры расстояний, кроме этих самых оленеводов! Полиция возбудила административное дело [против организатора Эйко Серотетто], но так как СМИ начали писать об этом, то [в прошлом мае] дело было потихоньку закрыто.
МЭ: Что это означает для отношений между газовыми компаниями и коренными народами? Были случаи, подобные истории Сергея Кечимова [анг], шамана и оленевода, который попытался противостоять планам «Сургутнефтегаза» по добыче нефти возле озера, священного для хантов. В 2015 году Кечимов был арестован за нападение на нефтяника по причинам, которые правозащитники сочли сомнительными.
ДБ: Ситуация варьируется в зависимости от региона. В Ханты-Мансийском автономном округе, откуда родом Кечимов, компании были обязаны подписать ряд соглашений с коренными народами. Проблема на Ямале заключается в том, что, во-первых, региональное законодательство означает, что это скорее добровольные соглашения, и, во-вторых, около половины населения, владеющей большей частью оленей, — это частные оленеводы. Они не зависят и не связаны с какими-либо общественными организациями или деревнями, компаниями, местной администрацией: просто ведут традиционный образ жизни. Это статус-кво, это всех устраивает. Это хорошо для оленеводов, потому что они не зависят от бюрократов и просто следуют за своим стадом. Это хорошо для бюрократов, потому что им не нужно заботиться об этих оленеводах. Это хорошо для компаний, потому что, когда мы спрашиваем, почему у оленеводов всё меньше и меньше земли, а её качество ухудшается, они могут ответить, что это вина пастухов, потому что у них слишком много оленей.
Так, в Ханты-Мансийском регионе семьи могут подписывать соглашения с энергетическими компаниями: они соглашаются уйти со своих традиционных земель и получить некоторую финансовую поддержку. Сумма может быть не такой, как в сказках, которые «Газпром», «Роснефть» или «Лукойл» рассказывают на международных форумах, но это хотя бы что-то. Проблемы возникают, когда больше нет земель, чтобы их уступить. Так получилось с Кечимовым: у него просто не было земли, куда он мог бы переместиться. Это произошло потому, что добыча нефти началась в Ханты-Мансийском регионе значительно раньше. Но на Ямале земли ещё хватает. Постепенно её становится меньше и меньше, но пока есть, куда уйти. Другое отличие состоит в том, что природный газ не загрязняет землю так серьёзно, как нефть, добыча которой наносит гораздо больший ущерб окружающей среде. Но это не означает, что на Ямале нет конфликтов. Дело Кечимова показало нам, что когда правительство и энергетические компании объединяются, они могут прибегнуть к любым средствам, включая уголовное преследование, чтобы заставить семьи либо подписать соглашения, либо покинуть свою землю.
МЭ: Каковы другие проблемы, вырастающие перед общинами коренных народов из-за крупных трубопроводных проектов?
ДБ: Оленеводы на Ямале столкнулись с ужасающей проблемой. Многое меняется. Энергетические компании привлекают трудовых мигрантов, которые селятся в регионе. Если между сменами у них нет работы — они отправляются рыбачить, пить в деревенских барах, заводят отношения с местными женщинами, что может быть источником конфликтов. И, разумеется, ещё влияние глобального изменения климата. Люди на Ямале уже умирают или серьёзно болеют из-за сибирской язвы [анг] («сибирской чумы»), возродившейся из-за таяния вечной мерзлоты. Климатические изменения означают, что нетипичные осадки быстро замерзают, формируя слой льда на снегу, что, в свою очередь, мешает выпасу оленей. Браконьерство, которым занимаются сотрудники энергетической промышленности, является столь же крупной проблемой, сколь и загрязнение окружающей среды. Это означает двойное давление на местную дикую природу, наряду с температурными изменениями в реках из-за глобального потепления. Например, есть местная рыба, муксун, деликатес локальной кухни, приносивший хороший доход ненцам, продававшим рыбу рабочим. Но теперь муксуна почти не осталось. Состоятельные руководители нефтегазовой отрасли, которым рыба пришлась по вкусу, должны покупать её у Канады!
МЭ: Насколько легко узнать о ситуации в таком отдалённом и недоступном регионе? Может ли интернет помочь?
ДБ: Это не сложно, это скорее невозможно. Лично я не могу вернуться в Россию, но стараюсь пристально следить за газетами и ТВ, и, конечно, люди обсуждают эти проблемы в соцсетях. По законам России, все районы на окраине континента считаются приграничными. То есть, сюда включён и Ямал, находящийся в российской Арктике. Чтобы туда попасть, вам нужно приглашение от местного жителя или организации, которое, конечно, должно быть подписано ФСБ.
Поэтому, когда компании и власти говорят, что разговаривали с оленеводами и те на всё согласились, трудно понять, как прошла эта дискуссия. Должностные лица могли просто прийти в стойбище с листком бумаги и сказать: «Вы должны это подписать».
С практической точки зрения, для любого оленевода целесообразно просто подписать любую такую бумагу. Потому что бюрократия высшего порядка не может вам помочь, но, безусловно, может навредить. Например, у нас есть несколько случаев, когда полицейский вертолёт прибывает в лагерь кочевников и полицейские говорят: «Вы ловите слишком много рыбы, поэтому вы — браконьеры». Власти могут прийти в кочевые лагеря и спросить, почему местные не хранят своё оружие в сейфе, как того требует российское законодательство. Даже если ты оленевод.
Никто вас не будет трогать, пока вы занимаетесь своими делами, но если вы попробуете повысить голос, то столкнётесь с проблемами.
Автор Maxim Edwards
Переводчик Anastasia Pestova
Источник – globalvoices.org