Уважаемые читатели нашего сайта, сегодня я открываю свою персональную рубрику, чтобы знакомить вас с актуальными вопросами, которые происходят в России с коренными народами. Да и не только в России.
Прочитав страшные новости из Канады по поводу обнаруженных останков детей коренных народов, я решил написать историю о проблеме интернатов, связанную с моим народом. Причем эта история происходит в наши дни.
Кристина Воронова, моя соплеменница, анюйская удэгейка, все-таки покинула свою малую родину, село Арсеньево Хабаровского края, где работала учителем математики в своей родной школе. Именно она рассказал мне об этой ужасной истории. Я не стал делиться информацией об этом публично, так как обещал не поднимать этот вопрос, в обмен на то, что власти попробуют разобраться с дискриминациями и унижениями в отношении анюйских удэгейцев, происходящими в «благополучном», как считается в России, по соблюдению прав коренных малочисленных народов Хабаровском крае.
Эту историю мне поведала сама Кристина, передав копии писем и обращений в разные властные инстанции Хабаровского края.
Чтобы было понятно о чем будет идти речь, я напишу историю о том, что происходило в моей родной школе в Красном Яре в советские времена, которые, как мне казалось, давно ушли в историю.
Но сейчас мне уже кажется, что такие островки советской эпохи в ее худшем проявлении, остались в других регионах, и в этом смысле, тогда очень важно вытащить на свет эти продолжающиеся унижения и ломания судеб детей-аборигенов.
… В благородных (как всегда) целях в школах, где учились дети коренных народов, советской властью создавались спецклассы для детей, которые «не усваивали» обычную школьную программу, «плохо понимали» объяснения учителей, «отставали» в развитии от своих сверстников. В этих классах давался самый минимум школьной программы — их просто учили считать, писать, читать. Вроде — хорошее благородное дело. Но на самом деле, детям в этих «классах» приходилось проходить через унижения и издевательства. Дети «нормальных» классов, да и многие взрослые тоже, называли учеников этих классов дебилами и недоумками, а их классы называли дурдомом. Это сейчас я не могу без боли и вины вспоминать детей из этих классов, как они всегда чувствовали себя виноватыми, а в их глазах всегда стояла тоска и печаль. А тогда, будучи ребенком, я хоть и не участвовал в этих издевательствах, но и не заступался за них, не понимая происходящего…
Вернувшись работать после окончания института в свою школу учителем в середине 80-х годов, а затем став председателем Совета депутатов, я ликвидировал интернат, который напоминал мне об унижениях детей и ответственности родителей за судьбы своих детей. Как потом оказалось, многие принимающие решения люди понимали, что такие «классы», интернаты — это страшно, это плохо, но основной аргумент, который предъявляли эти люди для сохранения всей этой системы унижения — это сохранение рабочих мест для людей в селе: учителей, воспитателей, обслуживающего персонала. Как вы, наверное, понимаете, в удаленных селах всегда тяжело было найти работу. Но мне тогда удалось убедить людей, депутатов, что такое решение — решение о закрытии — необходимо для сохранения достоинства наших детей и родителей… Думалось, что такие кошмары для детей ушли в прошлое.
И тут Кристина мне рассказывает историю своей школы, историю своей мамы. Ее мама, работавшая учительницей в школе, попыталась бороться с этой системой, видя все унижения и оскорбления детей, а также потому что в этих, так называемых, спецклассах были только дети удэгейцев, их туда руководители школы и села специально записывали, чтобы сохранять ставки, рабочие места, бюджет. И никто не думал о детях, которые плакали и не хотели ходить в школу. Мама Кристины как могла боролась — писала письма, обращения в разные инстанции. Но ее сердце не выдержало — после очередных «разборок», которые ей учинило руководство школы и села, мама Кристины умерла…
И еще — никогда директором школы в этом удэгейском селе не назначался представитель удэгейцев. Даже тогда, когда среди приезжих учителей не находилось специалистов соответствующей квалификации, а среди удэгейцев были, все равно вышестоящие инстанции назначали людей без квалификации и даже соответствующего образования (были даже назначенцы без высшего образования), видно считая, что удэгейцы, даже взрослые, — неспособные. люди. А в это время руководство края вместе с лидерами коренных народов рапортовало об успехах и достижениях, а Хабаровский край числился передовым…
Я очень надеюсь, что Ассоциация коренных малочисленных народов Хабаровского края инициирует проверку того, что сейчас происходит в удэгейском селе Арсеньево. Как я понимаю, что сама Кристина, поняв бесполезность своих усилий и устав бороться с системой, уехала, а унижения и страдания детей продолжаются…
Описывая сейчас ситуацию с анюйскими удэгейцами, я хотел бы ответить многим лидерам коренных народов (или тем, кто искренне пытается помочь своим соплеменникам выжить), пишущим и говорящим о том, что мы вне большой политики, что нам надо налаживать и поддерживать связи с любой властью. Конечно, надо. Только ведите себя достойно, зная, что вы не бедные родственники на своей земле, и что вы решаете вопросы сохранения и развития своего народа.
Я понимаю, что над всеми над нами довлеет синдром выпускников этих «спецклассов». Но если мы не покончим с этой системой, она покончит с нами…
Павел Суляндзига