Российская оппозиция, поддерживая антиколониальную борьбу против российского империализма, одновременно демонстрирует колониальный взгляд на коренные народы. Такого мнения придерживается американский ученый родом из Бурятии Мария Вьюшкова.
В 2024 году власти России признали «Фонд Свободная Бурятия» террористической организацией. «Это сделано, чтобы люди боялись», — считает соосновательница фонда Мария Вьюшкова. В 2023 году она покинула фонд, чтобы отдать всю себя научной деятельности.
«Россия держится на лжи, уходящей корнями в колонизацию, а буряты стали удобным образом врага, они стали символом „ордынского наследия“», — говорит бурятская антивоенная активистка.
По её словам, именно наследие колонизации и многолетняя русификация привели к тому, что буряты, не осознавая этого, стали частью российской военной машины.
– Мария, вы уже много лет живете в Америке. Участвуете в каких-либо организациях или движениях?
– Знаете, есть много разных организаций — кто-то выступает за независимость, кто-то поддерживает соотечественников за рубежом. Это прекрасно. Но я решила прекратить активистскую деятельность, потому что это не мое. Я ученый по профессии и хочу сосредоточиться на исследованиях. (…)
– Ваши исследования связаны с вашей исторической родиной – Бурятией?
– Да, напрямую. Я вообще химик, специалист по квантовым вычислениям, работала даже в Кремниевой долине. Но после полномасштабного вторжения в Украину пришлось оставить карьеру ради активистской деятельности. Потом я поняла, что объем работы слишком велик, и решила сфокусироваться на исследованиях вовлечения коренных народов в войну.
У меня нет профильного образования в этой области, поэтому я ищу программу, где могла бы оформить свои исследования в научные публикации и получить квалификацию. Я воспитана в уважении к профессионализму, считаю, что сапоги должен тачать сапожник, а исследования проводить ученый с профильным образованием. Я собираюсь его получить и продолжать работу. Мне важно, чтобы журналисты и активисты имели в моем лице надежный источник данных, потому что сейчас очень много псевдоэкспертов.
– Вы утверждаете, что миф о «бурятах в Буче» стал одним из главных нарративов войны в Украине. Почему, на ваш взгляд, именно бурятов сделали символом военных преступлений?
– Тут целый ряд причин. Это не возникло на пустом месте, безусловно. Во-первых, с 2014 года буряты участвовали в войне на Донбассе. Когда туда отправили 5-ю танковую бригаду из Бурятии, их азиатская внешность стала окончательным доказательством присутствия регулярной армии России. Потом появился мем «боевые буряты Путина».
Когда началось полномасштабное вторжение в Киевскую область, вначале вошли десантники, а затем танки 5-й танковой бригады, где 40% бурят. Их азиатская внешность бросалась в глаза, и это стало символом вторжения, хотя прямо за ними шли псковские десантники.
Во-вторых, сложился стереотип: если на российской стороне воюют азиаты, значит, это буряты. Даже если это были другие народы, их могли назвать бурятами. Сыграл и фактор шока: когда в твой город на танках входят азиаты, это запоминается.
В-третьих, есть социологический аспект, о котором говорил известный украинский социолог Владимир Паниотто. Он говорит, что до вторжения 2022 года в Украине к россиянам относились в целом положительно, это было нечто вроде неразделенной любви, а после — всего 2% украинцев сохраняли такое отношение. Этот разрыв был резким, и психологически его нужно было объяснить. Так появился нарратив, что русские не славяне, а наследники Орды, ордынцы, генетически склонные к авторитаризму, рабству и агрессии. В этом контексте буряты стали символом «ордынского наследия» внутри России. Таким образом, буряты оказались в центре этой идеологической конструкции врага.
В современном общественном дискурсе Украины существует два направления. С одной стороны, есть мнение, что русские нам не братья, потому что они «ордынцы». С другой стороны, существует противоположная гипотеза: русские нам не братья, потому что, как говорил Алексей Арестович, они «людоеды из северных болот». Это мнение связывают со стигматизацией народов уральской группы, финно-угорских народов, которые живут на севере европейской части России. Генетические исследования показывают, что русские из этого региона генетически действительно ближе к уральским народам.
Так что была необходимость переварить драматические события, найти способ объяснить их и сконструировать образ врага из вчерашних братьев. Существенную роль в этом процессе сыграли предрассудки по отношению к азиатам. Возникло мнение, что русские — это азиаты, а значит, они плохие, что, в свою очередь, объясняет, почему они напали.
Эта тема настолько интересна, что я собираюсь писать об этом диссертацию. Уже три года я мониторю русскоязычные и украиноязычные соцсети и вижу сильную тенденцию к формированию образа врага через представление о русских как об «ордынцах». Хотя мы знаем, что Монголия — свободная демократическая страна, и ордынское наследие ей не мешает.
– Этот нарратив распространился и на другие коренные народы России?
– Да, особенно на коренные народы Сибири. Это приводит к серьезным проблемам, вплоть до случаев агрессии против представителей этих народов за границей. Люди, принадлежащие к коренным народам Сибири, давно живущие в Америке, сталкиваются с агрессией со стороны украинцев, которые, узнав их происхождение, начинают проявлять враждебность. В некоторых случаях дело доходит до вызова полиции. Все это происходит к моему большому сожалению, и выливается на совершенно невинных людей.
Подобные предрассудки касаются не только бурятов, но и всех коренных народов Сибири, которых считают бурятами, «ордынцами» и даже виновниками войны. В школах тоже происходят инциденты: например, в одной из школ, куда приехали украинские беженцы, начались конфликты с бурятскими детьми.
– Вы говорите, что в Бурятии нет напряженности между этническими русскими и бурятами. А какова реальная ситуация с положением и правами бурят в России за пределами Бурятии?
– Выезжать за пределы своего региона для представителей азиатских народов может быть физически опасным. В России это воспринимается как норма: если человек имеет характерную азиатскую внешность, он должен быть готов к тому, что его могут убить на улице.
В нулевые и начале 2010-х годов я сталкивалась с неонацистами, и это было очень страшно. В нашей организации есть люди, которых избивали. В 90-е годы такого не было, но в 2000-х проблемы начались, и я считаю, что российское правительство потихоньку подкармливало этих неонацистов, рассчитывая использовать их для своих целей. Когда началась война в Украине, власти осознали, что эти люди могут не захотеть воевать против другого славянского народа под руководством тувинца Шойгу, и тогда их просто «убрали». А ведь мы знаем, что некоторые из них действительно перешли на сторону Украины.
Как бы то ни было, в России ксенофобия в отношении азиатских народов стала нормой. Постоянное чувство опасности стало частью повседневной жизни, с этим просто привыкают жить.
– Вы заявляли, что российская оппозиция проявляет даже большую ксенофобию, чем власти. С чем, по вашему мнению, это связано?
– Интересно, что согласно последним исследованиям, оппозиционная публика в России даже более ксенофобна, чем общество в целом. Молодой профессор из университета Уэйк-Форест Адам Лентон провел тщательное математическое исследование методами статистики, и его выводы подтверждают эту тенденцию.
Исследование сырых данных опросов Левада-центра показывает интересные результаты. Адам Лентон провел статистический анализ и обнаружил, что люди, симпатизирующие либеральным взглядам и поддерживающие эмигрантов из России, оказываются более ксенофобными по отношению к этническим меньшинствам.
Когда я услышала этот доклад, мне показалось, что это действительно так. Активисты постоянно сталкиваются с этим явлением, поскольку этот миф о «бурятах в Буче», в первую очередь, подхватили именно оппозиционные круги. Это объясняется тем, что таким образом они снимают с себя ответственность: «Мы не виноваты, это дикие азиаты, которых мы не можем контролировать».
– Олег Кашин также неоднократно делал оскорбительные высказывания в адрес бурят (например, он говорил, что в Бурятии, где большинство населения — русские, власть и Народный хурал контролируют буряты только по национальному признаку, и это, по его мнению, нацизм – прим. автора).
– Подобные взгляды выражали многие публичные фигуры – Кашин, Невзоров, участники канала «Утро Февраля» и другие.
Этот подход тесно связан с ложной дихотомией Восток – Запад, где все прогрессивное ассоциируется с европейскими ценностями, а все негативное – с азиатскими. Таким образом, азиаты оказываются виноватыми во всех бедах. Внутри России этнические меньшинства воплощают собой «глобальный Восток», поскольку большинство из них – либо азиаты, либо мусульмане. Эта дихотомия глубоко укоренилась в сознании, хотя по сути является колониалистким взглядом, сводящим все неевропейское к чему-то примитивному.
Это приводит к противоречивым результатам. С одной стороны, российская оппозиция поддерживает Украину и антиколониальную борьбу против российского империализма. С другой стороны, те же люди демонстрируют колониальный взгляд на коренные народы, считая их отсталыми и архаичными. В итоге борьба с империализмом превращается в борьбу против коренных народов.
Этот феномен можно назвать проявлением «евроцентричного антиколониализма» – парадоксального явления, при котором осуждение одной формы империализма сопровождается воспроизведением другой. В рамках этой идеологии российский империализм воспринимается исключительно как наследие монгольского наследия, а деспотизм – как азиатская черта. В результате борьба с империализмом превращается в борьбу против «азиатского деспотизма», что на практике оборачивается дискриминацией самих азиатов.
Из-за этого идеологического столкновения страдают совершенно невинные люди. Американцы бурятского происхождения, живущие в США, сталкиваются с агрессией со стороны украинцев, воспринимающих их как представителей «ордынцев».
– Как можно изменить ситуацию и возможно ли это?
– Важно начать разговор о системном расизме и деколонизации. Павел Суляндзига́, выдающийся защитник прав коренных народов, справедливо отметил, что путинский режим зиждется на лжи, уходящей корнями не только в советский период, но в колонизацию. Чтобы разрушить эту ложь, необходимо осознание истории.
В России до сих пор жив миф об имперской невинности, в котором Россия представляется «доброй империей», а колонизация — исключительно добровольной и мирной. Но это не так. Если этот миф о богоизбранности будет существовать, сохранится нарратив о «старшем брате» и второсортности коренных народов. Это огромная работа, возможно, на несколько поколений, но с неё нужно начинать.
– Как вам кажется, меняется ли национальное самосознание бурятов? Вы ведь даже сравнивали ситуацию с бурятским языком и культурой с походом в сувенирную лавку: они словно бы не имеют реального отношения к жизни.
– Когда появились обвинения в кровожадности бурятов, меня это удивило, потому что я знаю, что буряты очень русифицированы. Они такие же российские солдаты, как и все остальные. В армии у них нет особого самосознания, потому что годы службы стирают национальные различия.
Проблемы с бурятским языком очевидны. Мы пытались создавать материалы на бурятском, но не хватало носителей языка, которые могли бы перевести даже базовые политические термины. Это ужасно, потому что язык ограничен бытовым пространством, и на нём невозможно обсуждать современные реалии XXI век.
В школах бурятский сделали необязательным, и многие родители отказываются от его изучения, чтобы снизить нагрузку на ребёнка. В моё время в одних школах бурятский был обязательным для всех, в других его изучали только буряты, а в-третьих он был факультативным. Сейчас ситуация ухудшилась. Вопрос о национальном самосознании остаётся открытым. Антропологи продолжают изучать эту тему, и здесь предстоит большая работа. (…)
А данные ученых подтверждают, что у бурят по-прежнему сильное государственное сознание, ориентированное именно на российское государство. Сторонников независимости становится больше, но их по-прежнему очень мало и они не популярны. Этническое мышление остается на втором плане.
Прежде всего, это подтверждается опросами, проведенными среди бурят, бежавших от мобилизации в Монголию. Это уже достаточно активные и оппозиционно настроенные люди. Точных данных о численности таких переселенцев нет, но их достаточно много, чтобы сформировать в Монголии свое сообщество. Монгольские исследователи провели среди них опрос и выяснили, что, несмотря на обстоятельства, большинство из них все равно в первую очередь считают себя россиянами.
Это неудивительно — ведь позади сто лет русификации. Стоит понимать, что в советское время произошел своеобразный «данайский дар». В позднесоветскую эпоху, особенно в застойные годы, Бурятия процветала. Буряты были лидерами по уровню образования: первое место в стране по числу людей с высшим образованием на душу населения, рекордное количество кандидатов наук. Причем это не было следствием кумовства: бурятские студенты защищали диссертации и получали дипломы за пределами республики, где у них не было родственных связей.
Мелисса Чакарс, известный антрополог, посвятила этому отдельное исследование, где отмечала, что буряты были самым успешным этническим меньшинством в СССР. По уровню образования они уступали только советским евреям.
– Но когда все изменилось?
– После распада СССР. Поэтому среди бурят всегда было много сторонников КПРФ. В Бурятии коммунистическая партия долгое время была реальной оппозицией. До войны она сохраняла высокий рейтинг, а через нее можно было чего-то добиться. Даже Наталья Ивановна Филонова, известная политзаключенная, была активным членом КПРФ.
Но в постсоветской России все изменилось. В 90-е годы Бурятия еще держалась на плаву благодаря свободной торговле. Хотя на карте республика граничит только с Монголией, на самом деле все понимали: это прокси-граница с Китаем. Именно поэтому в регионе всегда было много военных баз. В 90-е, когда граница была относительно открытой, жители Бурятии, кстати, в которой большинство жителей русские, зарабатывали торговлей с Китаем. Это дало региону импульс к развитию, хотя китайское влияние стало очень ощутимым. Но затем в России начали закручивать гайки.
Свобода предпринимательства исчезла. Я знаю это на примере своей семьи, которая на себе почувствовала последствия. Когда торговые возможности перекрыли, регион стал беднеть, чахнуть. Он не самый бедный в стране, но бесперспективный.
Таким образом, советская Бурятия получила «данайский дар»: в обмен на русификацию бурятам дали возможность стать самым успешным этническим меньшинством СССР. Именно в советское время буряты стеснялись давать детям национальные имена. Эта традиция начала возрождаться только с началом перестройки.
Я сама тому пример: у меня русское имя, а у моей сестры уже бурятское. Когда я была ребенком, на уроках бурятского языка нам рассказывали нашу настоящую историю, в том числе о репрессиях. Почти все выдающиеся деятели культуры, общественные лидеры, священнослужители — их биографии обрывались на 1938 годе.
– Вы лично за независимость Бурятии или нет?
– Все зависит от того, в какой форме она будет. Ведь сама по себе независимость не гарантирует ни демократии, ни защиты прав бурят.
Чего я боюсь больше всего? Если независимость пойдет по «пригожинскому сценарию», то это приведет к созданию Забайкальской бандитско-казачьей республики. В одну сторону оттуда потекут дешевые наркотики из Китая, в другую — лес и золото. И прав у бурят в таком государстве не будет. Как и демократии.
Я больше всего боюсь, что независимость обернется лишь замыканием общества на старых авторитарных моделях – народ помыкается и заплачет по дедушке Путину.(…) В регионе уже сейчас полно нелегального оружия. Много людей с боевым опытом. И если власть окажется в руках бывших военных, криминал неизбежно срастется с ними.
Поэтому я боюсь, что в независимой Бурятии будут на свободе военные преступники, а не демократы. И что тем, кто выступал против войны, просто не останется места в этой стране. Я боюсь, что даже в независимой Бурятии нас будут преследовать так же, как сейчас. Что она останется тем же авторитарным государством, только в новом виде.
Мы не хотим это обсуждать. Но я считаю, что первый шаг к решению проблемы — это ее признание. Слишком многие эмоционально вовлечены в эту войну с Украиной, и сложно представить, как сказать вдове или матери погибшего, что их муж, сын или брат был преступником. Это тяжелый вопрос, и с этим нужно что-то делать, как-то об этом думать.
И об этом нужно говорить. Проблема в том, что многие сторонники независимости — мечтатели. Они не хотят обсуждать эти приземленные вещи. А между тем бурятское самосознание до сих пор находится в рамках российского государства. Если мы это поймем, мы сможем что-то изменить.